Добавить книгу Фкйхтвангер выступил как театральный критик, переводил и обрабатывал трагедии Эсхила, К. Марло, комедии Аристофана. В 1922 Фейхтвангер в соавторстве с Б. Брехтом опубликовал пьесу " Эдуард II ". Трагедия 'Эдуард II' была создана в конце 1591 г. Продать, купить книгу букинистическую или антикварную. Гербель: Три сцены из трагедии Марло Эдуард II. Левитов: Бабушка Маслиха. Михайлов: Жажда жизни. Фкйхтвангер выступил как театральный критик, переводил и обрабатывал трагедии Эсхила, К. Марло, комедии Аристофана. В 1922 Фейхтвангер в соавторстве с Б. Брехтом опубликовал пьесу "Эдуард II". Последняя из значительных пьес Марло - "Эдуард II" - отличается от всего написанного им прежде. Потерянный рай (аудиокнига MP3 на 6 CD). Edward II, называемый также Эдуард Карнарвонский, по месту его. Отношения Эдуарда и Гавестона вдохновили пьесу Кристофера Марло 1592 года «Эдуард II», а также другие пьесы, фильмы, романы и иные . Еще по теме: Видеоурок: как создать электронную книгу и разместить ее « Поездка в Индию» – Эдвард Форстер («A Passage to India» – E.M. Forster) романов о частном сыщике Филипе Марлоу. Классика «крутого детектива». В романе «Американская трагедия » Драйзер изображает. Шекспир как центр канона (Глава из книги . Мы знаем об этом его стремлении, но это почти и все, что нам известно о его воззрениях на социальное устройство, за исключением того немногого, что можно извлечь по крупицам из его пьес, весьма в этом отношении противоречивых. Актер- драматург, зависевший от аристократов, Шекспир поневоле прибегал к их покровительству и заступничеству, и его политические взгляды (если таковые у него и в самом деле были) соответствовали его времени - времени расцвета аристократической эпохи (в смысле Вико), которую я веду от Данте через эпохи Возрождения и Просвещения и завершаю Гёте. Политические взгляды молодого Вордсворта и Уильяма Блейка были следствием Великой французской революции и возвещали начало новой, демократической эры, которая доходит до апофеоза в Уитмене и американском каноне, а полноты выражения достигает в Толстом и Ибсене. Трагическая история доктора Фауста. Поэзия английского сентиментализма: Эдуард Юнг, Томас Грей, Джеймс Томсон. Американская трагедия. Одиссея (в случае с Гомером лучше купить/скачать аудиокнигу, так как эти поэмы. Пережив личную трагедию, Дейл Йоргасон стал замечать, что люди за несколько минут до Только здесь – рядом с эпосом, задуманным Гомером, пьесой, которую хотел написать Марлоу и. В основе творчества Шекспира лежит, в качестве фундаментального постулата, аристократическое понимание культуры, чьи рамки были ему тесны - как и любые другие. Шекспир и Данте образуют самый центр канона, ибо по всепроникающей остроте мысли, языковой энергии и мощи вымысла не имеют себе равных среди западных писателей. Возможно, все эти три дара сплавляются в единую онтологическую страсть, которая и есть дар радости, не о ней ли говорит Блейк в ? Любая эпоха насыщена общественной энергией, но не ею пишутся пьесы, стихи и проза. Способность творить - дар личностный, присущий любой эпохе, но, несомненно, ему способствует складывающийся порой особый исторический контекст - состояние национального взлета, - однако все это лишь частично поддается исследованию, ибо единство великой эпохи, как правило, не более чем иллюзия. Случайно ли рождение Шекспира? Быть может, литературное воображение и модусы его словесного воплощения - сущности столь же неопределимые, как явление Моцарта? Шекспир не принадлежит к редчайшему кругу поэтов, не знающих нужды в становлении и сразу предстающих законченными мастерами, как Марло, Блейк, Рембо и Крейн, которым словно и не требовалось времени для самораскрытия. Но в Шекспире ранних исторических хроник, фарсовых комедий и . Какие из его пьес вошли в канон с самого начала? К 1. 59. 2 году, двадцать восьмому году жизни, он написал три части . Его первый бесспорный шедевр - это поразительные . Марло, который был на полгода старше Шекспира. Умри Шекспир тогда же, сравнение с Марло оказалось бы не в его пользу: . Через пять лет после смерти своего предтечи и соперника Шекспир обошел его, написав подряд . Дополнив Основой, Шейлоком и Фальстафом образы Фолконбриджа (. Вопреки нелестным отзывам доктринеров, эта пятерка шагнула из пьес в космос . Наттэла. За тринадцать или четырнадцать лет, миновавших после рождения Фальстафа, перед зрителем проходит длинная вереница образов, достойных пера своего создателя: Розалинда, Ламлет, Отелло, Яго, Лир, Эдмонд, Макбет, Клеопатра, Антоний, Кориолан, Тимон, Имогена, Просперо, Калибан и многие, многие другие. В 1. 59. 8 году Шекспир уже признан, и Фальстаф - ангел, осеняющий это посвящение в гении. Ни у кого из писателей нет и никогда не было такого неистощимого запаса слов, цветистое буйство которых так велико в . И все же величайшее своеобразие Шекспира заключено в созданных им характерах: так, Основа - это апогей уныния, Шейлок - извечное, терзающее нас противоречие, зато сэр Джон Фальстаф так неподражаем и полнокровен, что с его появлением выражение . Тонкая, но туго натянутая ниточка соединяет Фальстафа с не уступающей ему в неистовстве Алисой - Батской ткачихой, вот уж подходящая компания для выходок и проказ сэра Джона, не то что Долль Тершит или миссис Куикли! С пятью мужьями сдюжила Батская ткачиха, но кто может сдюжить с Фальстафом? От внимания исследователей не укрылись любопытные прозрачные намеки на Чосера, разбросанные в пьесе: сэр Джон в начале держит путь на Кентербери; оба они - и Фальстаф, и Ткачиха - иронически обыгрывают то место из . Батская ткачиха так оглашает свое супружеское призвание: . Оба великих ирониста- виталиста проповедуют всепобеждающую имманентность, оправдание жизни жизнью здесь и сейчас. Отчаянные индивидуалисты и гедонисты, они сходятся в отрицании расхожей морали и предвосхищают Блейка с его знаменитым . Львы страсти и яростного солипсистского напора, они нападают . Если сэр Джон и Алиса и преподают нам урок, то это урок варварской смекалистости, облагороженной неуемным остроумием. Толбет Дональдсон в своем исследовании . Нам не дано это понять, зато дано Алисе и сэру Джону, который мог бы сказать о себе ее словами: . Впрочем, он настолько реализовавшаяся личность даже в сравнении с нею, что Шекспир мог позволить себе обойтись без лишних слов. Секрет богатой будущими всходами чосеровской изобразительности, благодаря которой Батская ткачиха становится предтечей Фальстафа, а Продавец индульгенций - подлинным прародителем Яго и Эдмонда, состоит в том, что игровой порядок вещей присутствует и в образном, и в языковом строе . Как мы замечаем, Алиса и Продавец индульгенций, произнося свои речи, то и дело обращают слух на себя, и вследствие такого самовслушивания отпадают от игрового распорядка и иллюзии. Шекспир улавливает этот понятный ему с полуслова чосеровский намек и, создавая после Фальстафа самых значительных своих героев, чрезвычайно расширяет этот прием самовслушивания, прежде всего наделяя своих персонажей способностью меняться. На мой взгляд, именно тут следует искать ответ на вопрос, почему Шекспир занимает центральное положение в каноне. Подобно тому как Данте делает основной упор на абсолютную неизменность человеческой природы и на незыблемость местоположения, предуготованного нам в вечности, далеко превосходя в подобной уверенности всех остальных писателей, предшествующих и последующих, - так и Шекспир не знает себе равных в изображении психической подвижности человека. Но это составляет только часть его величия: затмевая всех своих соперников, Шекспир к тому же мотивирует такое саморазвитие личности самонаблюдением - довольно было небольшой подсказки Чосера, чтоб подтолкнуть его к этому величайшему литературному открытию. Нетрудно догадаться, что Шекспиру - вне всякого сомнения, внимательно читавшему Чосера - припомнилась Батская ткачиха в ту счастливую минуту, когда он задумывал Фальстафа. Гамлет, главный рефлектирующий герой мировой литературы, размышляет о себе, пожалуй, не чаще, чем Фальстаф. Нынче все мы только и делаем, что беспрестанно разговариваем с собой, вслушиваемся в собственные слова, обдумываем сказанное и действуем соответственно. Это не столько диалог ума с самим собой или, скажем, отголосок братоубийственной войны, разворачивающейся в психике, сколько влияние на жизнь литературы, какой она стала по необходимости. Шекспир расширяет функции художественной литературы, учившей нас, как разговаривать с другими, и возлагает на нее главенствующую отныне, хотя и не слишком веселую задачу: с появлением Фальстафа литература учит нас разговаривать с собой. За время своего блистательного сценического существования Фальстаф навлек на себя гнев целой толпы моралистов. Иные из этих рафинированных критиков и ученых ревнителей охотно награждали его такими эпитетами, как . Особенно мне дорого высказывание Шоу: . По снисходительности, я объясняю это так: Шоу втайне знал, что уступает Фальстафу в остроумии, и это мешало ему отдавать предпочтение своему уму перед умом Шекспира с той беззастенчивостью и апломбом, которые он так охотно демонстрировал. Соприкасаясь с Шекспиром, Шоу, как и все мы, не мог отделаться от противоречивого чувства: чуждости и в то же время близости. Обратившись к Шекспиру после изучения поэтов- романтиков и современной поэзии, после размышлений над проблемами влияния и своеобразия, я испытал потрясение от его инакости, иноприродности, степень и качество которых были исключительно шекспировскими. Эта иноприродность отнюдь не связана с драмой как таковой. Самый плохой шекспировский спектакль, скверно отрежиссированный, сыгранный слабыми, не умеющими декламировать стихи актерами, и по своему масштабу, и по качеству неизменно превосходит постановку Ибсена или Мольера, будь она дурна или хороша. Нас потрясает словесное искусство, более значительное, более веское, чем всякое другое, и столь достоверное, что это словно бы и вовсе не искусство, а нечто вечное, существовавшее искони. Это и есть сила слова, Шекспир и есть канон. Он задает литературе планку высоты и ставит ей пределы. Но каковы его собственные пределы? Знаем ли мы за ним слепоту, скованность, провалы воображения и мысли? У Данте, который, наверное, больше всех годится ему в соперники, мы не находим пределов поэтического, но контуры его человеческой личности набросать нетрудно. При мысли о других поэтах - предшественниках и современниках его не захлестывают порывы великодушия. Странным образом Гвидо Кавальканти, ближайший друг Данте времен их общей юности, изгнанный им из Флоренции в качестве иронической прелюдии к ожидавшему его самого изгнанию, нигде не появляется в . И его родитель, и его тесть, грозный Фарината, воочию предстают перед Данте в той песне . У Шекспира был свой Гвидо Кавальканти в лице Кристофера Марло, дополненного Беном Джонсоном. Не думаю, что Шекспир вывел их где- нибудь в своей . Тем не менее и Мальволио, и Эдмонд не лишены привлекательности. Чтобы полюбить такого, нужно быть Гонерильей или Реганой, однако мы не можем не ощущать его опасную притягательность - он не лицемер, и ничего не остается, как признать нашу с ним общую ответственность за то, какими мы становимся. У Эдмонда есть напор, блестящее остроумие, мощный ум и ледяная веселость, окрыляющая его дух в смертельном поединке. Но ему неведомо, что такое человеческая привязанность к кому бы то ни было; пожалуй, это первый литературный герой, чей характер сродни нигилистам Достоевского, таким, как Свидригайлов и Ставрогин. Эдмонд не просто оставляет далеко позади Варавву из . Как и в случае с Мальволио, эта сомнительная для Марло честь все же свидетельствует о шекспировском великодушии, пусть и окрашенном иронией.
0 Comments
Leave a Reply. |
Details
AuthorWrite something about yourself. No need to be fancy, just an overview. ArchivesCategories |